Н.А.Пискановский

И отец, и дед о. Николая были священниками. Он продолжил семейную традицию. Родился он 1 мая (ст. стиля) 1887 г. в семье протоиерея Иоакима Пискановского и его супруги Марии Ивановны Кадлубовской. Отец Иоаким служил в церкви села Збирош, недалеко от ж. д. станции Жабинка Гродненской губернии, в 15 км от Брест-Литовска. У Николая было еще два брата и четыре сестры. Как и полагается отпрыску священнической семьи, поступает в духовную семинарию в Брест-Литовске. В 1909 г. его определяют псаломщиком в Стриговскую церковь, неподалеку от города Кобрина, он служит здесь до начала 1913 года. После рукоположения в дьяконы он служит в храме Святого Николая в Брестской крепости. В 1913 году он сочетался браком с Клавдией, дочерью уважаемого протоиерея из села Страдеч Брестского уезда, Петра Васильевича Котовича. У того с матушкой Таисией многодетная семья - еще трое сыновей и семь дочерей.

С началом 1 мировой войны в Бресте был организован госпиталь, церковь Святого Николая становится госпитальным храмом, в нем продолжает служить диаконом о. Николай. У о. Николая и матушки Клавдии Петровны 9 марта/24 февраля 1915 года в Бресте (тогда Брест-Литовск) родилась дочь. В связи с наступлением германо-австрийских войск в 1915 году госпиталь эвакуируют и переводят в Одессу, туда же переезжает вся семья Пискановских с маленькой Ксенией. Эвакуируется также и епархия (Гродненская и Виленская), в которую входил госпитальный храм, кафедра переносится из Вильно в Москву. В это время ее возглавлял владыка Тихон Белавин, и к нему для рукоположения в священники к церкви Св. Николая в 1915 г. был вызван из Одессы отец Николай. Рукоположение совершилось в Храме Христа-Спасителя. И хотя храм в Бресте был впоследствии закрыт и осквернен, отец Николай, как рассказывала позднее его дочь Ксения Николаевна, так всю жизнь и считал себя настоятелем брестской церкви Святого Николая. В 1918 г. госпиталь в Одессе был ликвидирован, отец Николай уехал вторым священником в украинское село Павлыш, Кременчугского округа. 12 ноября 1919 г. родился сын - тоже Николай.

Время смутное, в селе появляются разные банды, два раза о. Николаю грозил расстрел. В конце 1919 – начале 1920 гг. в селе Ивановка соседнего Александрийского уезда убили священника, туда поехал служить о. Николай. Стал благочинным, боролся с обновленчеством, ходил пешком по селам, выступал с амвона. Родной дядя отца Николая привез из родных мест чудотворную икону Божьей Матери Вальковской. Причем по дороге у него похитили все вещи, кроме одного сундука, где и была икона Царицы Небесной. С этой чудотворной иконой о. Николай устраивал крестные ходы.

Священник Н.Н.Пискановский. Середина 1920-х годов

Затем отца Николая перевели из Ивановки в районный центр - город Александрию, который после революции неоднократно менял административную приписку - входил в Херсонскую, потом в Николаевскую и затем в Елисаветградскую губернию, переименованную впоследствии в Кировоградскую область. Здесь он служил в нескольких храмах – в кладбищенском храме, в соборе. В этот период особенно ужесточились преследования и гонения советской власти на церковь и священнослужителей. Отца Николая, который твердо выступает и против обновленцев, и против изъятия церковных ценностей, преследовали неотступно. Неоднократно вызывали в ОГПУ, держали в камере по несколько дней и даже недель, затем, не доводя до суда, нехотя освобождали. Иногда пытались устроить провокации – отпуская из заключения, приглашали за стол, уставленный водкой и закусками, пытались сфотографировать священника и таким образом скомпрометировать перед прихожанами.

В 1922 году о. Николая арестовали по громкому делу о. Варсанофия (Юрченко), настоятеля Покровского храма в Александрии, которого незадолго до этого в сан игумена возвел сам святитель Тихон. Отец Варсанофий в Александрийском округе являлся миссионером по борьбе с обновленчеством, и совершенно понятно, что его ближайшими сподвижниками в этом деле стали о. Николай, а также его шурин, Антоний Петрович Котович, второй священник Покровского храма. В 1923 году, после девятимесячного пребывания в тюрьме, отца Николая вместе с другими арестованными повезли в Екатеринослав (Днепропетровск), где был устроен судебный процесс над «церковниками». Приговорили к году тюрьмы, но через три месяца выпустили, направив в ссылку в Екатериноград (Кировоград). С этих пор и до конца жизни у отца Николая лишь два социальных статуса – либо заключенный, либо ссыльный.

Молодой отец Николай с супругой Клавдией

Семья о. Николая – Клавдия Петровна, мать Мария Ивановна (р.1852 г.) и трое (!) детей – к тому времени появился еще грудничок Дима – моталась следом за отцом Николаем по городам и весям без всяких средств к существованию. В начале 1925 года все следом за сосланным о. Николаем перебрались в Екатериноград. Кров и пищу давали незнакомые добрые люди. Например, в Екатеринограде пришла старушка по имени Ксения, сказала, что она от Блаженной Ксении и в течение месяца ежедневно приносила хлеб, молоко и другую скромную снедь. После трех месяцев ссылки в Екатеринограде ОГПУ направляет отца Николая в Полтаву. Там отец Николай в качестве административно ссыльного должен был регулярно отмечаться в милиции – впрочем, государственная репрессивная машина еще не имела той неумолимой жесткости, которую она приобрела к середине 30-х гг. В Полтаве достаточно было отметиться всего один раз в месяц, в принципе следовало также сообщать о своих выездах в другие города, но неотступного контроля за поездками не было. Сам отец Николай объяснял свои поездки желанием посетить родственников - например, чаще всего называл полтавское село Кобеляки, где в церкви служил священником муж Агафьи Петровны Котович, его свояченицы.

И сейчас пришло время упомянуть, что помимо службы в храмах, у о. Николая в 1925-1926 гг., в период пребывания в Полтаве было также иное послушание. Это было время великих нестроений и трудностей Русской Православной церкви, а для ее украинской части проблемы усугублялись местными расколами (лубенский, самосвяты). Большевики бешеными темпами вели аресты православных священнослужителей, стараясь лишить верующих наиболее опытных возглавителей. В связи с кампанией по изъятию церковных ценностей в 1922 году был арестован экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков). Вся тяжесть управления украинской церковью в этот момент легла на плечи киевского викарного епископа Макария (Кармазина), и он с честью выдержал тяжелое многолетнее испытание. Он приступил к тайному рукоположению новых епископов из числа наиболее твердых и одаренных «тихоновцев», вместе со своим другом и единомышленником епископом Ананьевским Парфением (Брянских) наладил не подконтрольную ОГПУ систему церковного управления, организовал деятельность независимых от безбожной власти инициативных групп, состоящих из духовенства и мирян. Несмотря на аресты, владыка Макарий со своими друзьями-епископами долгие годы сохранял свое влияние в делах украинской церкви. Среди его активных единомышленников, помимо вл. Парфения, упомянем также епископов Василия (Зеленцова) и Дамаскина (Цедрика).

А человеком, который у владыки Макария ведал организацией встреч епископата, обеспечивал безопасную и эффективную связь спецпосланцами и перепиской по условленным адресам, был о. Николай Пискановский. Отец Николай также неизменно участвовал в тайных хиротониях, происходивших в Харькове, а затем организовывал доставку подписанных епископами Украины актов на подпись заместителю Патриаршего местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) в Нижний Новгород. Именно отца Николая в 1926 году владыка Макарий благословил, например, объехать епископов в Киеве, Харькове, Полтаве, Житомире, других городах с тем, чтобы провести их опрос по григорианскому расколу. Результаты опроса украинского епископата были сообщены о. Николаем по поручению владыки Макария митрополиту Сергию (Страгородскому), что укрепило позиции патриаршего местоблюстителя и позволило ему принять канонические меры против раскольников. Он со своей стороны решительно поддержал украинский епископат по проблеме лубенского раскола.

Успешным совместным мероприятием украинских епископов и митрополита Сергия в этот период стало также устранение проблемы двоевластия в управлении Церковью весной-летом 1926 года. Митрополит Агафангел, старейший на тот момент по сану и хиротонии иерарх Русской Православной Церкви, имел законные права на высшую церковную власть: он был указан вторым кандидатом в Местоблюстители еще Патриархом Тихоном в январе 1925 года. Однако обстоятельства его возвращения из ссылки (после переговоров с начальником 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ Е. А. Тучковым) и поспешное объявление себя Местоблюстителем в апреле 1926 года насторожили епископат. Вскоре и митрополит Сергий объявил, что не может отказаться от своих обязанностей по управлению Церковью, возложенных на него изволением митрополита Петра (Полянского), сохранявшего свой канонический местоблюстительский титул.

Пытаясь найти выход из тупиковой ситуации, к Агафангелу с просьбой добровольно отказаться от своих притязаний на местоблюстительство обратился 6 мая 1926 с открытым письмом епископ Прилуцкий Василий (Зеленцов), выразивший мнение украинского епископата. Указывалось, что «православные епископы признают м. Петра Патриаршим Местоблюстителем, а Вас просят оставить это начинание». Подписи других епископов в поддержку этого письма получал о. Николай Пискановский, он же и доставил его 19 мая митрополиту Агафангелу по просьбе владыки Василия. О. Николай 17 июня вновь доставил Агафангелу письмо – на это раз от митрополита Сергия (Страгородского) с ультимативным требованием отказаться от своих притязаний и таким образом прекратить начинавшуюся смуту. В составленном о. Николаем документе, озаглавленном им «Интервью с митрополитом Агафангелом», рассказывается, как он земно поклонился и просил митрополита во благо Церкви послать свой отказ от местоблюстительства митрополиту Сергию, и как, несмотря на высказанные сомнения, Агафангел вечером вручил ему конверт с отказом и копией для украинского епископата.

После ареста митрополита Сергия в декабре 1926 г. и возложения обязанностей заместителя местоблюстителя на архиепископа Угличского Серафима Самойловича, к нему на переговоры по благословению Макария (Кармазина) в начале 1927 года едет о. Николай Пискановский и привозит на Украину обнадеживающие известия о планах проведения церковной политики нового руководителя Церкви.

В Полтаве ссыльный священник о. Николай открыто служит вне штата в единственной оставшейся открытой Троицкой церкви. В ней до своего ареста летом 1926 года, как вспоминала позднее Ксения Николаевна, выступал с замечательными проповедями епископ Василий (Зеленцов), единомышленник и добрый друг о. Николая, неустрашимый борец за дело Церкви.

ОГПУ Полтавы подозревает отца Николая в недозволенной церковной деятельности, ведет за ним постоянную слежку, вызывает его для допросов. На первых двух вызовах матушка Клавдия Петровна сопровождала мужа, в третий должна была остаться с детьми. За углом, возле управления ОГПУ, уже стоял извозчик, отца Николая прямо с допроса увезли, тайно от семьи, на вокзал и затем в сопровождении конвоиров доставили в Харьков, прямо в тюрьму. Как передает Ксения Николаевна, ему заявили: «Никто не знает, где вы, что хотим, то с вами и сделаем». В ответ отец Николай сказал, что «жена меня все равно найдет и придет». На другой день к семье пришла одна из прихожанок Троицкой церкви и сказала, что Клавдию Петровну спрашивает какой-то молодой человек. Это был конвоир, который отвозил отца Николая в Харьков на поезде и который откликнулся на его просьбу передать весточку об этом семье. Наверное, отца Николая долго держали бы в тюрьме без суда, но Клавдия Петровна опять появилась в приемной ОГПУ с требованиями свидания с мужем, достаточных оснований для начала следствия у чекистов не было, и о. Николая выпускают из тюрьмы. Но возвращаться в Полтаву ему уже не разрешили, оставив под расписку в Харькове.

ОГПУ понимает, что к тому времени у о. Николая оказалось в Харькове слишком много близких по духу ссыльных иерархов. С целью затруднить общение с единомышленниками, власть назначает отцу Николаю Пискановскому ссылку за пределы Украины – в Воронеж (очевидно, это осень 1927 года). Направляясь в ссылку, о. Николай первоначально должен был заехать в Нижний Новгород, куда после освобождения из тюрьмы 2 апреля 1927 года вернулся митрополит Сергий, и передать ему послание от группы украинских иерархов. Но на этот ситуация была напряженная в отличие от времен совместной борьбы предыдущего года с расколами и разделениями церковного управления.

Дело в том, что вернувшийся к исполнению своих обязанностей управления Патриаршей церковью митрополит Сергий после тяжелых месяцев в одиночной камере зловещей Внутренней тюрьмы ОГПУ опубликовал в «Известиях» от 16/29 июля Декларацию, призывавшую верующих к лояльности советской власти. Эта Декларация вызвала ожесточенную полемику и надолго разделила русское общество на всем каноническом пространстве РПЦ. И если ранее о. Николай привозил митрополиту Сергию послания, исходящие из единого понимания задач Русской церкви, то сейчас о. Николай вез митрополиту послание иного толка, предлагавшее Сергию пересмотреть свои позиции.

Отец Николай был принят митрополитом, передал ему послание, имел с ним беседу. По свидетельству Ксении Николаевны, он «просил и убеждал митрополита» дезавуировать свою Декларацию. Каждый из них остался при своем мнении, поэтому о. Николай отклонил предложение митрополита «не ездить в Воронеж, принять хороший приход и митру в Нижнем Новгороде» и сказал, что «поедет в назначенное ему место ссылки под покров Святого Митрофана».

В Воронеж переехали всей семьей. В небольшой Вознесенской церкви (против занятого тогда «живоцерковниками» Митрофаньевского монастыря) служит замечательный батюшка, о. Иоанн, который принимает всех ссыльных священников. Однако весной 1928 года самого отца Иоанна ссылают в Среднюю Азию, а о. Николая и еще одного украинского священника о. Александра 4 мая арестовывают, все лето держат в «Губисправдоме» (так стали тогда называть в СССР тюрьмы, есть фото этого здания с надписью о. Николая), судят и приговаривают к трем годам Соловков.
Ксения Николаевна писала: «Отец очень стремился на Соловки, хотел рассказать о декларации митрополита Сергия…» Действительно, в это время для русского духовенства не было более жгучей мировоззренческой проблемы, чем отношение к Декларации митрополита Сергия. А Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), где оказалась собранной представительная и довольно многочисленная группа влиятельных иерархов Русской Православной церкви, признавался крупным центром православной мысли.

Отец Николай в заключении вместе с единомысленным духовенством. Воронеж 1928 г.

На Соловках осенью 1928 года находились такие украинские епископы и друзья о. Николая как Василий (Зеленцов), Дамаскин (Цедрик), Парфений (Брянских). Зеленцов на Соловках подготовил послание митрополиту Сергию Страгородскому с осуждением его Декларации и с предложением покаяться. После Соловков в ноябре 1928 года владыка Василий направлен в иркутскую ссылку, а 7 февраля 1930 года, после того, как его послание попало в руки ОГПУ, был препровожден в Москву и расстрелян в Бутырской тюрьме.

В Воронеже, из которого отца Николая увезли на Соловки 14 сентября 1928 года, с начала 1930 года прошла широкая волна арестов по церковным делам. 11 февраля арестовали матушку Клавдию Петровну. Схватили многих ссыльных священников и мирян, было много расстрельных приговоров. Отца Николая, как пишет Ксения, «тоже вызывали на процесс, тоже был бы расстрелян, но он к тому времени просидел уже больше половины срока, поэтому его не вывезли». Клавдия Петровна проведет в СЛОНе больше трех лет, но на острова она так и не попадет, пройдя страдный путь по «командировкам» материковой Карелии.

На Соловках, как и во всей стране в это время, православное духовенство опять, как во времена появления «живой церкви», расколото надвое – на иосифлян и сергианцев. Эти два направления названы по имени своих руководителей – митрополита Сергия, заместителя местоблюстителя патриаршего престола, и митрополита Иосифа (Петровых), не признававшего Декларации.

На Соловках большинство заключенного духовенства иосифляне (катакомбники), во главе их владыка Виктор Вятский (Островидов). С ним такие епископы, как Афанасий (Сахаров), Петр (Зверев), Нектарий (Трезвинский). Выдающаяся фигура среди иосифлян острова - первый катакомбный тайный епископ Максим (Михаил Жижиленко), личный друг патриарха Тихона, в прошлом главный врач Таганской тюрьмы. Он глубоко чтил о. Николая, любовно именуя его «адамант Православия».

Отец Николай Пискановский общий духовник для всего епископата и белого духовенства у катакомбников. По свидетельству Андреевского, о. Николай получил записку от жены и сына: «мы всегда радуемся, думая о твоих страданиях за Христа и его Церковь. Радуйся и ты о том, чтобы и мы сподобились быть снова и снова гонимыми за Господа».

Рассказывает Андреевский и о тайных Пасхальных службах: «Так, например, в Великий Четверток 1929 г., служба с чтением 12 Евангелий была совершена в нашей камере врачей, в 10-ой роте. К нам пришли, якобы по делу о дезинфекции, Владыка Виктор и о. Николай. Потом, катакомбно, отслужили церковную службу, закрыв на задвижку дверь. …

В пятницу, когда мы, врачи, только что вернулись в свои камеры после 12 часового рабочего дня, к нам пришел о. Николай и сообщил: Богослужение – чин погребения – состоится и начнется через час. "Где?" – спросил Владыка Максим. "В большом ящике для сушки рыбы, который находится около леса... Условный стук 3 и 2 раза. Приходить лучше по одному"...

Через полчаса Владыка Максим и я вышли из нашей роты и направились по указанному "адресу". Дважды у нас спросили патрули пропуска. Мы, врачи, их имели. Но как же другие: Владыка Виктор, Владыка Иларион, Владыка Нектарий и о. Николай?.. Владыка Виктор служил бухгалтером на канатной фабрике, Владыка Нектарий – рыбачил, остальные – плели сети... Вот и опушка леса. Вот ящик, длиной сажени 4. Без окон. Дверь едва заметна. Светлые сумерки. Небо в темных тучах. Стучим 3 и потом 2 раза. Открывает о. Николай. Владыка Виктор и Владыка Иларион уже здесь... Через несколько минут приходит и Владыка Нектарий. Внутренность ящика превратилась в церковь. На полу, на стенах, еловые ветки. Теплятся несколько свечей. Маленькие бумажные иконки. Маленькая, в ладонь величиной, плащаница утопает в зелени веток. Молящихся человек 10. Позднее пришли еще 4-5, из них – два монаха... Началось богослужение. Шепотом. Казалось, что тел у нас не было, а были только одни души… Я не помню – как мы шли "домой", т. е. в свои роты. Господь покрыл!…

Светлая заутреня была назначена в нашей камере врачей. К 12 часам ночи, под разными срочными предлогами по медицинской части, без всяких письменных разрешений, собрались все, кто собирался придти, человек около 15... После заутрени и обедни – сели разговляться. На столе были куличи, пасха, крашеные яйца, закуски, вино (жидкие дрожжи с клюквенным экстрактом и сахаром). Около 3 часов разошлись...»

Письмо о. Николая

О Соловецком периоде в жизни о. Николае с большим почитанием пишет в своих «Воспоминаниях» Дмитрий Сергеевич Лихачев. «Он был другой (по сравнению с владыкой Виктором Островидовым– ВВ). Его нельзя было назвать веселым, но всегда в самых тяжелых обстоятельствах он излучал внутреннее спокойствие. Я не помню его смеющимся или улыбающимся, но всегда встреча с ним была какой-то утешительной. И не только для меня. Помню, как он сказал моему другу, год мучившемуся отсутствием писем от родных, чтобы он потерпел немного и что письмо будет скоро, очень скоро. Я не присутствовал при этом и поэтому не могу привести точных слов отца Николая, но письмо пришло на следующий день. Я спросил отца Николая – как он мог знать о письме? И отец Николай ответил мне, что он и не знал, а так как-то вымолвилось. Но таких «вымолвилось» было очень много… Отец Николай знал, что его жену также арестовали, и очень беспокоился о детях: что, если возьмут в детдом и воспитают атеистами! И вот однажды, когда его вывозили из лагеря, в Кемперпункте (Кемский пересыльный пункт) он стоял в мужской очереди за кипятком. С другого конца к тому же крану подходила женская очередь. Когда отец Николай подходил к крану, он увидел у крана свою жену. Их заслонили заключенные (разговаривать мужчинам с женщинами было строго запрещено), и отец Николай узнал радостную для него весть – детей взяли верующие знакомые…»

Действительно, после ареста матушки Клавдии Петровны ее свекровь, Мария Ивановна увезла внуков из Воронежа и пребывает у дочери Екатерины Иоакимовны в Александрии. Но для тети Кати любая связь с арестованными казалась слишком опасной. Поэтому Ксения, расставшись с бабушкой и братом, уехала в Одессу, где она живет у другой своей тети Анны Петровны, которая не противится переписке Ксении с арестованными родителями и ее планам добиться свидания с отцом.

Трехлетний срок заключения отца Николая подошел к концу, но советская власть не спешила освобождать узника. Наоборот, она готовила ему еще горшее по сравнению с Соловками испытание – в декабре 1931 года его по этапу, под конвоем отправляют на лесоповал в район староверческого села Кехта на Северной Двине, недалеко от Холмогор.

О. Николай по здоровью не может работать на тяжелых принудработах, это было установлено врачебной комиссией еще на Соловках – но в лесу никаких медкомиссий нету, а для не выполняющего нормы лагерника нет также крова и пайки. Получив от одной ссыльной, бывшей воронежской прихожанки Троицкого храма, сообщение об отчаянном положении отца Николая, совершенно больного и погибающего от голода, его еще не достигшая 17-летия дочь, немедленно бросив свое строительное ФЗУ в Одессе, устремляется к отцу в далекий Северный край. Ксения достигает цели, несмотря на все трудности и препоны далекого путешествия, добирается до Кехты, находит для отца угол у одной бедной многодетной женщины в деревне Красная Горка недалеко от Кехты, оставляет отцу еду и денег и устремляется назад в Одессу, хлопотать о вызволении отца. Мы можем судить об обстоятельствах приезда дочери и о по-прежнему высоком состоянии духа о. Николая по приводимому ниже его собственноручному письму, обращенному к матери, Марии Ивановне, и к 12-летнему сыну Коле. Ксения привезла это письмо из Кехты в обход официальной почты и цензуры.

«Дорогие мои мамочка и сынок Коленька!

Шлю тебе, сынок Коленька, родительское благословение и привет вам с далекого Севера. Никогда не забываю вас в своих ежедневных молитвах. Молю тебя, будь всегда верен Христу. Помни данное тобою обещание маме в темнице на свидании при отъезде. Ежедневно по молитвослову читай утренние и вечерние молитвы, а после молитв поминай родных и близких за здравие и упокой. Весьма скорблю, что не имеете духовного утешения. Если имеете возможность причащаться, напишите… хлеб необходим (неразб.) …» Мамочка, родная, не скорбите. Мне сейчас стало лучше, да будет на все воля Божия. Жизнь наша здесь временная. Будем просить Господа, чтобы сподобил быть нам вместе в Царствии Небесном. Прошу целовать своих, Таню и Катеньку. Пусть простят, что я их в письмах мало вспоминаю, не желая им причинить беспокойств, а всегда их помню и люблю. Всех, всех родных целую. Горячо благодарю Ксеничку за ее любовь, сколько ей, бедной, пришлось в дороге перенести скорбей. Всех благодарю за память и любовь. Что со мной ни будет, от священства я не отрекусь. Ведь я давал обещание при рукоположении быть верным Христу до последней капли крови. Всегда остаюсь верным Св. Православию и все новые расколы отвергаю. За все Ваши страдания, которые вы терпеливо переносите, Господь простит все грехи. Читай, Коленька, по-славянски и постарайся молитвы (?)… песнопениями часы и обедницу, Псалмы «Благослови, душе моя, Господа» и «Хвали, душе моя, Господа Единородного сын», и «Блаженство» выучить наизусть и знать порядок.

Целуйте Женю и детей. По возможности пишите, хотя кратко, о Вашем здоровье. Коленька, посылаю тебе перчатки и икону Св. Николая. Благословение. Прошу Вас, мамочка, благословите меня своим родительским благословением. Ксеничка Вам расскажет, как я живу и что пишут мои друзья. Да хранит Вас Господь. Горячо любящий вас сын и отец. Целую Вас. 1932 г. «в темнице на свидании» - после ареста Клавдии Петровны в Воронеже 11 февраля 1930 г. Катенька – Екатерина Иоакимовна. Таня – ее дочь. Обе живут с Марией Ивановной в Александрии. Женя – Евгения Иоакимовна, жила со своей семьей в Горьком.

Ксения обращается 21 апреля 1932 г. из Одессы с просьбой о срочной помощи в Политический Красный Крест к Екатерине Павловне Пешковой, пишет и в другие инстанции. Это похоже на чудо, а, может быть, и есть настоящее чудо, но хлопоты сработали, и достаточно быстро. Отцу Николаю разрешили переехать в краевой центр, Архангельск. Его положили на обследование и лечение в Архангельскую городскую больницу, где и произошло знакомство о. Николая с Александром Левичевым, работавшим провизором в больнице и ранее, еще в 20-е гг., оказавшим важные услуги другому священномученику, Вениамину Кононову. Конечно, ссыльным сносную работу в Архангельске не давали, и отец Николай начал работать сторожем на городском кирпичном заводе сторожем.

В Архангельске в это время работал печником прибывший с Соловков ссыльный священник Александр Филиппский, он нашел для отца Николая съемную каморку на чердаке. У о. Николая имелся антиминс госпитального храма и полный полотняный иконостас, и они с о. Александром стали тайно служить в своем импровизированном храме вместе с несколькими ссыльными верующими.

К осени Ксения оставила незаконченным свое учение в ФЗУ в Одессе и переехала к отцу в Архангельск. Ее «по блату», как она пишет, устроили рабочей на тот же кирпичный завод, где работает отец. Ксения рассказывала, что к ним иногда заходил давний знакомый отца, епископ Лука (Войно-Ясенецкий), лечить раны на ногах о. Николая.

Матушка Клавдия Петровна освободилась из лагеря весной 1934 г., она направлена в ссылку в Архангельск, сюда же приезжает заканчивать среднюю школу шестнадцатилетний Коля, появляется свекровь Мария Ивановна - наконец, семья Пискановских на короткое время воссоединилась, хотя бы и в ссылке.

Но Господу было угодно, чтобы именно в это время в Архангельске развернулась новая яркая картина интенсивной церковной жизни катакомбной церкви - как бы протуберанец на грозовом небе. Началом оживленной деятельности архангельской группы "Истинно-православной церкви " нужно считать конец 1933 г. и первую половину 1934 года. Важная предпосылка для этой яркой архангельской вспышки в истории борьбы русской православной церкви с безбожной властью - стихийное и синхронное появление в архангельской ссылке сразу нескольких авторитетных и энергичных епископов, сформировавших монолитную мощную группу единомышлеников. Ее первой фигурой стал доставленный в Архангельск из Космодемьянской тюрьмы в июне 1933 г. владыка Серафим (Семен Николаевич Самойлович). Несколько раньше по дороге в Усть-Цыльму в Архангельск по этапу был доставлен епископ Виктор Островидов. С 1933г. и до ареста в начале 1936 г. в городе находился и ссыльный владыка Дамаскин (Цедрик). 17 января 1935 г. из Кимр в ссылку в Архангельск был прислан владыка Парфений. И оказалось, что со всеми этими владыками был давно знаком и дружен - по Украине и Соловкам - о. Николай Пискановский.

Второй важной предпосылкой появления архангельского протуберанца можно считать формирование действенного руководящего дуэта, который был представлен владыкой Серафимом и его ближайшим соратником о. Николаем Пискановским. Они знали друг друга с дореволюционных времен, были довольно близкими родственниками, а также идеально дополняли друг друга в духовном и организационном плане – пылкий, решительный, активный владыка и мудрый, спокойный, прозорливый протоиерей. Я сначала хотел написать про него – легко просчитывающий на много ходов вперед, и тут же понял, что процесс познания у о. Николая нельзя сводить к просчитыванию, он просто знал наперед и ему был ведомо то, что для большинства наглухо закрыто завесой неизвестности.

Оба руководителя жили ощущением Всемогущества Господня и Покорности Его воли. Оба были одержимы чувством высокой ответственности за ту пастырскую миссию, которую они были призваны выполнить. Владыка Серафим чрезвычайно серьезно оценивал свой первосвятительский искус – когда он канонически официально возглавлял РПЦ в период ареста Сергия Страгородского (с 29 декабря 1926 г. по 7 апреля 1927г.), являясь Заместителем Патриаршего Местоблюстителя. И хотя он добровольно вернул Сергию права, очевидно, потом посчитал этот свой шаг в свете последующих действий митрополита, прежде всего публикации его Декларации, опрометчивым и недействительным.

Впрочем, многие видные православные иерархи также признавали права владыки Серафима. Известно, например, послание Святителя Виктора Островидова, датированное, предположительно, еще 1928 годом, в котором он писал о возглавлении Российской Церкви Патриаршим Местоблюстителем Петром, митрополитом Крутицким, и его заместителем Серафимом, архиепископом Угличским (Акты... С. 635). (Иерей А. Мазырин, с. 170).

Даже простое перечисление действий владыки Серафима и о. Николая свидетельствует, что свою общую миссию в эсхатологических условиях наступления большевиков на Церковь они видели как возглавление народа Божьего – истинных христиан, путь которых лежал в катакомбы и на арены цирков. В советском варианте катакомбы превращались в тайные домашние храмы, а арены цирков - в лагеря, тюрьмы и спецполигоны НКВД.

Какие же действия владыки Серафима и о. Николая того периода можно квалифицировать как относящиеся к подготовке и возглавлению катакомбного пути Русской Церкви? Из того, что нам известно, отнесем к таким действиям переписку 1933 года владыки Серафима с митрополитом Кириллом (Смирновым), направление «понуканий пламенных», призывы к решительным действиям по возвращению первосвятительской власти. К началу 1934 году полностью исчезли надежды, что митрополит Кирилл, первый кандидат на наследование первосвятительского звания в соответствии с завещанием патриарха Тихона, сможет предпринять решительные действия для достижения этой благой цели. Тогда владыка Серафим берет инициативу на себя и пишет свое Деяние (от 14/17 декабря 1933 г.), в котором он объявляет митрополита Сергия (Страгородского) «лишенным молитвенного общения со всеми православными епископами Русской Церкви и запрещённым в священнослужении за свою антиканоническую деятельность». (Иерей А. Мазырин, с. 155-158).

Для утверждения этого Деяния владыка Серафим и о. Николай организовали в Архангельске «малый катакомбный собор», решения которого должны были стать основой для всех ссыльных епископов и духовенства. Об этом «архангельском совещании» (в протоколе ОГПУ) рассказывает владыка Макарий (Кармазин): «В мае мес[яце] 1934 г. Серафимом Самойловичем я через Пискановского был приглашен в Архангельск на совещание, но от этой поездки, по соображениям конспирации и во избежание провала деятельности ИПЦ и его последствий, я отказался и ограничился письменным сообщением в адрес Серафима о том, что я ИПЦ не изменю и твердо буду проводить свою работу в деле создания в России свободной истинно-православной церкви».

Постоянной заботой вл. Серафима и о. Николая было назначение правящих архиереев в епархиях истинно-православной церкви - на допросе 11 октября 1934 года владыка Макарий (Кармазин) сообщает: «Указание я получил в мае 1934 года от епископа Серафима (Самойловича) через священника Пискановского. В письменном указе Серафим (Самойлович), несмотря на то, что он находился в ссылке, рассматривая себя как Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, предлагал принять Днепропетровскую епархию, которой я управлял до своего ареста 1927 года. Позднее, т. е. вскоре после ареста Серафима (Самойловича), Пискановский предложил мне принять руководство Вятской епархией и группами "ИПЦ" Ивановской Промышленной области, руководил которыми до ареста Серафим (Самойлович)».

Показательны действия протоиерея Пискановского, пытавшегося разрешить проблему мироварения - великого священнодействия, являющегося обычно прерогативой первоиерарха. Отец Николай в 1933 году пишет об этом митрополиту Кириллу (Смирнову), возвращается к этой теме в письме 1934 года к владыке Макарию (Кармазину). Понятно, что он делает это прежде всего от лица архиепископа Серафима, как его представитель или руководитель секретариата. На допросах многие о. Николая часто называли секретарем архиепископа Серафима – для Архангельского периода их совместной церковной деятельности это фактически так и было.

Анализируя, как и кем управлялась Истинно-православная церковь в 1934 году и какую роль играл в этом управлении о. Николай, сошлемся на мнение епископа Макария (Кармазина): «Наша … церковь возглавляется в настоящее время архиепископом Серафимом Угличским, митрополитом Казанским Кириллом, мною — епископом Кармазиным, епископом Глуховским Дамаскиным, епископом Парфением Брянских, епископом Иоасафом Жеваховым, епископом Афанасием Молчановским и протоиереем Пискановским Николаем Акимовичем».

Аресты архангельской группы ИПЦ начались в мае 1934 г. Первым был схвачен владыка Серафим (Самойлович). До о. Николая черед дошел в сентябре. Обвинение и у епископов, и у о. Николая было одно и то же: «Принадлежность к истинно православной церкви». Отец Николай зимой переведен в тюремную больницу. На этот раз подорванный организм не выдержал – отец Николай умирает во время следствия 10 апреля (28 марта) 1935 г. от воспаления легких. Мнение Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Жизнь отца Николая была сплошным мучением, а может быть и мученичеством».

Стали хлопотать о получении семьей тела усопшего. В хлопотах, помимо семьи, принимали активное участие духовные дети отца Николая, сотрудники городской больницы - провизор Левичев и ссыльный профессор-терапевт, Дмитрий Васильевич Никитин. Александр Левичев ранее уже проявил себя духовным подвигом, прятал у себя дореволюционного настоятеля Антониев-Сийского монастыря, после революции возглавившего Соловецкий монастырь - священномученика Вениамина Кононова. Профессор Никитин, находившийся в архангельской ссылке - яснополянский врач Льва Николаевича, крупный медик-терапевт, среди пациентов которого были высокие чины краевого НКВД. Поскольку о. Николай не был еще осужден по приговору суда и считался подследственным, просьбу о выдаче тела удовлетворили без задержки. Ксения пишет при этом, что чекисты это сделали, чтобы еще и посмотреть, кто именно придет на похороны. Своевременно оповестить людей о похоронах было трудно из-за разлива Северной Двины и распутицы, но близкие люди (Ксения упоминает епископа Парфения, владыку Дамаскина, петроградского протодиакона Василия и др.) явились без специального оповещения. Как сообщает Ксения, им приснился отец Николай, который сказал, что он будет служить и просил приехать к нему в пятницу 12/1У (30/Ш) 1935 года – это и оказался день его похорон, третий после кончины. Похоронили отца Николая на городском кладбище, народу пришло много. Через два года, после ареста Клавдии Петровны и Ксении в сентябре 1937 году, за могилой о. Николая стали ухаживать Левичевы.

Про дальнейшую нелегкую судьбу матушки Клавдии Петровны Пискановской и ее детей, которым всем на долю выпало столько жизненных невзгод, предполагается рассказать в последующих публикациях. Русской Зарубежной православной церковью на соборе 1/14 ноября 1981 года о. Николай Пискановский был прославлен в лике новосвященномученика.

Источники:
1. Семейные архивы Пискановских и Волковых
2. Воспоминания соловецкого узника И.А. Андреевского
3. Иерей А. Мазырин. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской православной церкви в 1920-х – 1930-х годах.
4. Интернет

Автор публикации: Волков Всеволод Олегович, родился в 1935 году в гор. Архангельске, доктор экономических наук, профессор.



• Николай Пискановский
• Видеофрагмент об о.Николае
• Воспоминания Д. Лихачева
• Житие Пискановских
• Книга "Священномученик Николай, протоиерей"
• Кемперпункт и переправа на остров Соловки
• Наш общий духовник
• От Буга до Беломорья
• Панихида о мученике за веру в Архангельске
• Панихида о мученике за веру
• Первый священномученик земли Кобринской
• Роль о. Николая в истории
• Соловецкая судьба семьи Пискановских
• Фильм об о.Николае Пискановском
• Вернуться назад