Марчук Нина Григорьевна

Предки моего мужа проживали в деревне Минянка  возле Кобрина, мои - в местечке Кореличи Новогрудского уезда Минской губернии. Обе семьи осенью 1915 года выехали в беженство в глубь России. Выезжали по принуждению со слезами и проклятиями.

Сегодняшнему поколению Первая мировая война известна мало. Давно отошли в мир иной те, кто был её участником или свидетелем. Лишь в памяти немногих остались рассказы очевидцев, передаваемые из поколения в поколение. Мы, внуки тех, чья молодость попала в мясорубку той малоизвестной войны, слышали о ней от своих дедушек и бабушек. И в моей семье, и в семье моего мужа Георгия Фёдоровича Марчука об этой странице давней истории говорили с горечью и грустью.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СТОЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ

Война в селение Минянка пришла в конце лета 1915 года. С западного фронта потянулись поезда с ранеными. Десятки госпиталей были развёрнуты в нашем крае. Без боя была сдана кайзеровцам Брестская крепость. 13 августа войска российской императорской армии ушли из Бреста. Уходя, они уничтожили 70% жилых домов в городе и все фабрики. Это был приказ главнокомандующего: «Ничего не оставлять врагу!». Говорили, что на сборы горожанам давали не более часа. Что можно было успеть за это время? Все пожитки в мешок на спину, детей за руку - и вперёд! По московскому шоссе на восток потянулись тысячи беженцев. В их числе оказались и наши предки. Ехали на телегах, впряженных лошадьми, уводя за собой главных кормилиц - коров, привязав их к повозкам. А 22 августа 1915 года в пустынный Кобрин вступили германские войска.

На самых подступах к Кобрину российская императорская армия дала несколько боев германцам, о чём свидетельствуют многочисленные захоронения немецких и русских солдат. Город чудом уцелел от пожара и разграбления, а вот сёла горели одно за другим.

Беженцы шли в неизвестность, навстречу нищете и смерти, в дороге голодали, болели. Но чаще всего ни еды, ни медицинской помощи они не получали. Классик русской литературы К.Г.Паустовский, проезжавший с российской императорской армией через Кобрин в августе 1915-го, так описывает увиденное:«Село возле Баранович...За окном тысячные обозы беженцев - все костры и костры - грязь, вонь, дожди, холодный, сырой ветер с окрестных болот. Беженцы в большинстве озлобленная, косная, небывало дикая масса. Из-за хлеба дерутся до крови друг с другом. Работают все на пункте вооруженными. Иначе, если не хватит пищи или возникнет какое-либо недоразумение, могут убить. Вчера едва не зарезали одного из наших солдат, к счастью, он очень ловко увернулся от ножа. Всюду грабежи, поджоги. Когда тысячи беженцев смешиваются с отступающей армией, во время перехода по дорогам, запруженным на десятки верст, когда каждый стремится унести свою жизнь, единственная защита для каждого - револьвер и нагайка. И их пускают в ход слишком часто. Каждое утро мы находим около своей избы брошенные трупы холерных. Холера растет. Нет ни одной беженской фурманки не зараженной. Все дороги - кладбища. Трупы слегка лишь присыпаются песком. Вонь нестерпимая...».

А вот воспоминания дочери Льва Толстого Александры, которая заведовала фронтовым госпиталем в селе Залесье возле Сморгони. В журнале «Нива» за 1916 г. читаем: «Среди развалин Сморгони бродят стаи голодных одичалых псов. По ночам они пробираются в пехотные окопы, из которых слышны вой и драка из-за окоченелых трупов. Так стоит этот город смерти... Тихим, зловещим ужасом веет от него... Мир праху твоему, маленькая Сморгонь!»

В Первую мировую войну Беларусь потеряла более 2,5 млн. человек, на то время - каждого третьего. А в целом людские потери войны - 20 млн. убитыми и столько же ранеными.

В МЕЩОВСКЕ

Семья Николая Дорофеевича Марчука оказалась в Калужской губернии в селении Мещовск, располагавшемся на реке Турсе в 20 километрах от города Сухиничи. Семья, как и большинство семей в те годы, была многодетная: состояла из восьми человек. Но двое детей умерли то ли в беженстве, то ли по пути в Россию. В 12 километрах от Мещовска проходила железнодорожная ветка Москва-Брянск-Гомель. Там-то и стал работать дед Николай, а бабка Татьяна управлялась по хозяйству. Старшая дочь Елена зимой учительствовала в сельской школе. С наступлением весны работали на земле.

Местное население доброжелательно относилось к переселенцам, русские без проблем принимали прибывших к ним на жительство крестьян из Западной Беларуси. Все переселенцы получили удостоверения личности, в которых не было фотографий, но указывались фамилия, имя, отчество, возраст, особые приметы и место, откуда прибыли на жительство. Были и книжки помощи, как известно теперь, выданные Всероссийским Земским союзом. Но помощи   приходилось ждать долго, зачастую ожидания были безуспешны.

С началом гражданской войны в России жизнь белорусских беженцев стала невыносимой: если ещё в 1915 году некоторая помощь им оказывалась, то после 1917-го в комитетах, куда обращались беженцы за помощью, всё чаще выдавали им справки подобного содержания. «Уездный совет Союза беженцев сим удостоверяет, что беженцы ... волости ... уезда действительно не получают из местных продовольственных органов никаких продуктов с 1 июня 1917 года за отсутствием таковых. Из одежды за все пребывание в сей волости также не получили ничего». Одна из таких бумаг как вещественное доказательство типичности ситуации хранилась в архиве моего земляка Николая Гладкого, семья которого в беженстве оказалась в Архангельской волости.

Но у беженцев, остановившихся в Мещовске, были и светлые моменты в жизни. В 20 километрах от места их проживания располагался Свято-Георгиевский монастырь, куда на праздники и по воскресеньям ходили на богомолья. Монастырь был основан ещё в XV веке, затем восстанавливался в XVIII веке на средства супруги первого российского царя из рода Романовых. Когда в беженстве были наши предки, при монастыре действовал приют для детей-сирот, чьи родители погибли в Первую мировую. Новые власти монастырь закрыли, а в здании разместилась трудовая колония. Но предки моего мужа этих перемен в жизни святого места уже не увидели: для них беженская эпопея закончилась раньше, чем случился этот акт вандализма.

КОРЕЛИЧСКИЕ СКИТАЛЬЦЫ

Мои дедушка и бабушка, как и другие выходцы из Корелич, оказались в беженстве на Украине. Мне в детстве много рассказывали про чудный край - побережье Чёрного моря. Там, в селе Александровка близ Херсона, нашли приют мои предки, пока в их родном местечке бушевала война. Помню, в семье упоминали про украинский лиман, куда многие тогда ездили за солью, копали её на берегу и в мешках привозили к месту своего приюта. Позднее выяснилось, что это был Днестровский лиман - залив на северо-западном побережье Чёрного моря, в который впадает река Днестр. Мои родственники жили в отдельной мазанке. Дед Василий и дядя Иванработали у хозяев на земле. Бабушка Прасковья с двумя малолетними, 3 и 8 лет, дочерями на руках управлялась по дому. Ещё в семье была восемнадцатилетняя дочь моей бабушки по имени Люция, или Лукерья. Говорили, была она очень красивая, что в сложившихся тогда условиях рассматривалось не как благо, а как угроза. Чтобы защитить девушку от ненужного внимания и домогательств со стороны мужчин, бабушка наголо побрила ей голову и полностью сбрила брови. Когда проезжали Киев, моя тётя Люция по объявлению осталась в каком-то барском доме «во услужении». А когда в 1920 году семья возвращалась на родину, в Киеве их встретила не служанка, а хозяйка барского дома. Хозяин оказался вдовцом и, пленённый красотой девушки, приблизил её к себе. Так и осталась Люция на Украине, и её дальнейшая судьба семье была неизвестна.

В Александрова жилось нашей семье неплохо. Бабушка часто вспоминала, что на чужбине белый хлеб, который она пекла собственноручно, ели вдоволь, потому что дома, в Кореличах, он случался только по праздникам. Птицу и свиней держали, кормили живность сухим зерном, россыпью. Яиц тоже хватало, варили по чугунку, чтоб всей семье хватило. Хозяева привыкли к переселенцам, ценили их за трудолюбие и просили не уезжать. Но родина тянула к себе.

Путь домой был долгим. Ехали двумя телегами, везли зерно, которое взяли на еду и посев, всякую домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь. Потом ещё долго дедушка, взяв в руки тот или иной предмет, начинал рассказывать: «Когда мы были в беженцах...».

Родина встретила своих вернувшихся детей неприветливо: вместо домов мои родственники обнаружили только торчащие печные трубы и бурьян. И своры озлобленных голодных собак, которые шныряли по округе в поисках пропитания.

Уже три года в Кореличах хозяйничали кайзеровцы. Рядом проходила линия фронта, так что вся местность была в окопах и блиндажах. В одном из немецких блиндажей поселились мои дедушка с бабушкой и их маленькие дети. Выживали как могли. В реке ловили рыбу и раков. В лесу собирали грибы и ягоды. По весне начали обрабатывать свою запущенную за годы отсутствия землю. Со временем обзавелись коровой, начали строить дом.

ПОМОЩЬ БЕЖЕНЦАМ

В годы Первой мировой войны ведущие державы мира столкнулись с проблемами соблюдения международных законов, касающихся военного плена и беженства. Согласно законодательству, была разработана система мероприятии по организации учёта и размещения, питания, проживания и реэвакуации на родину. Вначале этими вопросами занималось российское правительство, Красный Крест и Татьянин комитет - учреждение дочери последнего российского императора. Затем подключились другие коллегии и организации, которых всего по России насчитывалось более сотни. На содержание беженцев и военнопленных выделялись деньги, по всей стране шёл активный сбор средств. Но Россия слабела в воине, удар по её благосостоянию нанёс переворот 1917 года, ситуацию довершила гражданская война. Уже в новой России стали вновь создаваться уездные коллегии по делам беженцев и военнопленных, и уже правительство большевиков стало думать о возвращении по домам беженцев и пленных. После заключения Брест-Литовского мирного договора, который просуществовал всего 6 месяцев и был аннулирован 13 ноября 1918 года, начался обмен военнопленными, а с 1919 года на родину двинулись беженцы.

Прежде всего государства должны были открыть границы. Из радиограммы, которую в 1918 году правительство Германии даёт Комиссариату иностранных дел русского правительства, следует, что отправляющая сторона должна снабдить беженцев съестными припасами в количестве, которое позволит им дожить до следующего урожая.

Но 28 мая 1918 года Москва, согласно приказу №14, требует следующее: «Беженцам разрешается иметь вещи только личного потребления. Продовольствия только свыше пуда на человека, из них 10 кг зерна. На границе изымать: золотые и серебряные монеты, бумажные деньги свыше 1 тысячи рублей, драгоценные камни, оружие, фотоаппараты, бинокли, меха». А вот беженцам, отъезжающим в Польшу, т.е. жителям Западной Беларуси в том числе, уже принимающая сторона в лице польского правительства разрешала везти с собой лошадей, коров, овец, только бы животные были здоровы, а также орудия сельскохозяйственного труда.

Семья деда моего мужа вернулась в Минянку в 1920 году. Село горело, но усадьба и дом Марчуков уцелели. Приехали не с пустыми руками. Но самым ценным был документ на бумаге с гербовой печатью, удостоверяющий право собственности на землю. Этот документ недавно вернулся в наш семейный архив. Может, пригодится когда-нибудь если не детям, то внукам. Свою землю дед Николай разделил поровну между всеми членами семьи - на 6 человек.

ЗАБЫТАЯ ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ

В обеих семьях не раз вспоминали о помощи, которую беженцы получали из Америки. Это были посылки с одеждой, обувью, продовольствием, которую получали в двадцатые годы прибывшие из беженства люди. Сегодня известно, что в 1920-1923 гг. американская администрация под руководством Герберта Гувера, будущего президента США, доставила на белорусские земли помощь на сумму, равную сегодня 80 млн. долларов. Часть этой помощи составили его личные деньги, часть собрал американский народ. Думается, что благодаря этим подношениям тогда смогли выжить и встать на ноги после перенесённой трагедии тысячи наших сограждан. К сожалению, об этом сегодня не говорят...

Источник информации: Кобрин-информ

• Захоронения Первой мировой
• Беженцы Первой мировой
• Вернуться назад