Выдающиеся личности

 Воспоминания дочери. Что я помню сама

Умер мой отец 31 декабря 1940 года в возрасте 44 лет. Можно считать, что в новогоднюю ночь. Тогда этот день у нас, как у православных, еще не праздновался, а – 14 января, матери было 35 лет, мне – 7,5, а брату неполных 4 года. Случилось это вечером. Я стояла у его кровати, особо не осознавая, что происходит. Бабушка, мать матери, давала в руки ему свечу. Моей матери в это время дома не было. Она боялась смотреть, как он тяжело умирал. Болел он около двух недель – простыл. Тогда стояла морозная 40 градусная зима и для моего отца очень неблагоприятное время. У него были даже обмороженные пальцы на руке. Он не принимал никаких лекарств. Раза - два заходили медики. Осматривали и на этом конец. В ту ночь мы с братом легли с матерью на одной кровати в другой комнате. Бабушка – на печи (она с нами не жила). Мать увидела во сне, что отец подал ей очень холодную руку и сказал: «Я пришел попрощаться».

Отец был весьма представительным с виду, высок ростом, атлетического телосложения, с благородными чертами лица и очень милой улыбкой. Имея спокойный, уравновешенный характер, никогда не повышал ни на кого голоса. Никогда не ударил нас, детей. Ему достаточно было ласково сказать: «Галинка, не смотри сюда, я буду мыться». И я, конечно, ни разу не позволила себе взглянуть в ту сторону. Он был очень добросердечный. К нему постоянно обращались жители за советом, нуждаясь в помощи, что-нибудь написать, какие-нибудь прошения и т.п. С матерью он никогда не скандалил, хотя у нее к нему когда-нибудь и были какие-то там претензии, да и характер – не из лучших. Как она говорила, ее больше всего раздражало его спокойствие, т.е. как он реагировал на ее эмоции. У односельчан осталась к нему самая лучшая память. Из-за него, после его смерти, уважали и мою мать, старались ей в чем-то помочь. Жили мы с ней впоследствии в наихудшем положении. При отступлении немцев сгорело все, что было. Иногда приходилось спать под открытым небом. Жить в погребе, но не долго, так как и тот сгорел, ибо на полу была солома.

Уже после его смерти пришла бумага из Минска, что отец принят в союз писателей. С приходом русских он посылал свои стихи в Минск, в связи с принадлежностью к Белоруссии. Писал, видимо, по-русски, так как белорусского языка тогда у нас не было. Запомнилось, как отец писал: непрерывно, не размышляя, как будто стихи сами приходили ему на ум. Я почти не видела никаких исправлений в его тетрадях. (Меня научили читать рано, так как я плакала, что все умеют читать, а я – нет, 5-ти лет я уже бегло читала газету). Во время войны мать зарыла его стихи в землю в мешках. Когда после откопала, то мало что осталось, да и те с протлевшими краями, остальные –сгнили. После войны, не знаю, сколько времени, отца разыскивали, как украинского поэта. Удалось это им не сразу, так как искали его в Жабинковском районе. Откуда мы переехали в д.Тевли Кобринского района в 1938 году. Однажды к нам зашел знакомый учитель и сказал, что отца давно ищут, и что он подсказал, где можно найти семью Китаевского, которого уже нет в живых.

Согласно, найденной мною метрической записи в Жабинковском архиве(ЗАГСе), сделанной в церкви Вежки (приход), значиться следующее: Владимир Игнатьевич Китаевский родился 3 июня (старый стиль) 1896 года в деревне Столпы в семье унтер-офицера. Отец: Китаевский Игнатий Иванович. Мать: Кескевич Анна Васильевна. Православные. Национальность не указывалась, а только – вероисповедание. Тогда это была Гродненская губерния, Муравьевской волости, Кобринского уезда, а сейчас – Брестская область, Жабинковский район. При Польше было – воеводство Полесское Кобринского повету. Родом они были из местечка Каменца возле Беловежской пущи. Каменец, как город был воздвигнут в ХII в. князем Волынским Владимиром Васильевичем, а также – большая башня – Белая Вежа, которая стоит и по сей день. Сейчас в ней расположен музей. Каменец веками много раз переходил из рук в руки. При литовском княжении он занимал особое место, так как стоял на пути из Вильна. В ХIV в. находился здесь замок Витовта, кн. Литовского.

Когда дедушка моего отца, Иван Китаевский женился, то купили они у помещика 20 га земли в теперешнем Жабинковском районе в деревне Столпы, в км 35 от Каменца. Обосновались они на хуторе возле железной дороги, занимались хозяйством, держали ветряную мельницу. Имели два сына – Игната и Петра, также дочерей. Занимались они как механики, могли чинить разную технику. Дочери повыходили замуж, сыновья поженились и поделились. Игнатий взял в жены невесту из Каменца, дочь писаря – Кескевич Анну Васильевну. Были у них три сына. Младший Владимир – мой отец. Старший Федор умер лет 30 от роду. Сохранилось стихотворение отца «На смерть брата». Средний – пережил отца моего и умер где-то в 51-52 года. Мой дедушка Игнатий (он умер до моего рождения) был, как сейчас называют экстрасенсом. Плюс к этому, когда воевал в Турецкую войну, купил у турка черную магию. Досконально изучив ее, успешно демонстрировал разные там чудеса ради развлечения. Также преуспевал в оказании помощи больным. Дети до его смерти были еще «вьюношами» и он их пока этому не успел научить. До начала первой мировой войны 1914 г. отец мой продолжал свое образование в городе. Во время войны всех жителей эвакуировали вглубь Российской империи. Семья отца прибыла в Херсонскую область, Там же умер от гриппа и похоронен его отец Игнатий. У Вас должно находиться заявление дедушки об освобождении отца от воинской повинности, так как тогда это производилось для одаренных людей. В этом прошении написан адрес хутора, где они тогда проживали. Но отец отказался от этой привилегии. Его были освободили, начальник предложил ему давать уроки своим дочерям.

Отец находился все время на фронте, в окопах, порой по колена в воде. Имел чин офицера, кажется Финляндского полка (этот документ у нас хранился до войны). Был дважды ранен и тяжело. Однажды его санитары не подобрали, считали мертвым. Очнувшись, он сам добрался до какого-то там госпиталя. Когда шел, за ним погнался какой-то со штыком и с криком «стой!» Отец остановился и ждал смерти. Подбежавший солдат взглянул на него и крикнул: «А! – Китаевский!» И попер назад. Отец ранее его никогда не видел. Это уже была гражданская война. Отец служил в Красной Армии. После ранения правая рука у него не действовала. Он научился писать левой рукой, также как правой. Потом отошло, остался только немного согнутым мизинец. Служил фельдшером. Ему предложили: «Можешь градусник поставить? – Работай!» После окончания войны работал санитаром в Херсонской психиатрической больнице, была у него там невеста некая Элеонора Штыберт.

Когда беженцам разрешили возвращаться домой, мать отца решила уехать на родину. Отец провожал ее с тем, чтоб бы вернуться назад в Херсон. Приехали они в свою деревню Столпы на пустое пепелище – ни кола, ни двора. Возвратившиеся ютились в шалашах из веток, из чего попало. Есть было нечего. Отец устроился рабочим на железную дорогу. Взяли ссуду, построили домик. Уехать обратно в Херсон ему не удалось, так как закрыли границу. В связи с договором с Пилсудским, эти земли отошли под Польшу. Отец пытался перейти границу. Его поляки поймали и обязали целый год ежедневно ездить в гмину отмечаться (по-польски – мельдоваться).

Стихи он писал постоянно, читал их окружающим, знакомым писал акростихи. Есть акростих и для меня, даже два. Пользовались его стихами и подпольщики против панской Польши. Некоторые помнят его стихи еще и сейчас наизусть. Печатался он в украинском журнале «Вікна» – во Львове. Как образованный человек был поставлен вуйтом гмины в деревне Тевли, в км 10 от Столпов. Незадолго его сняли за привилегии для крестьян, за решение открыть школы для детей на украинском языке и т.п.

В соседней деревне Лыщики на хуторе проживал старшина Мендельчук Остап со своей многодетной семьей: 5 дочерей и два сына, третий погиб в войну. Одна из дочерей Ульяна, моя будущая мать была особенно хороша собой. 34-летний холостой войт заезжал к ее старшему брату солтысу, по долгу службы. Отец матери к этому уже умер от чахотки лет в 50. И, конечно, мой отец неспроста сочинял ей стихи, писал письма, ложил их в борку где-то под пеньком по договоренности с ней, делал круг, что бы проехать мимо ее хутора. У нее еще был жених за океаном, который увидел ее во время своего отпуска, решил жениться на ней, а пока слал ей письма и подарки. Конечно, мой отец, интеллигентный и благородный нравился матери больше, чем несколько мужиковатый богатый эмигрант, хотя он тоже был красив. Отец из-за своего благородства не решался сделать ей предложение, не хотел лишать ее благоустроенной жизни. Он же мог привести ее в небольшой домик, где жили мать и еще холостой брат, которым вовсе не желательна была невестка «мужицкого роду», как они тогда считали. После приезда американца состоялась свадьба. Отец, хотя и ожидал этого, переживал весьма тяжело. Видимо, тоже испытывала и моя мать, так как дважды возвращалась из Варшавы, куда провожал ее старший брат после выработки визы для следования за океан к мужу. В следующий раз она уже не возвратилась домой, а к Лыщиковской помещице, хорошей ее знакомой. Оттуда и увез ее мой отец на квартиру в отдаленную деревню Лесково. Было это в 1930 году. Все родные были в ударе, главным образом из-за того, что мать была обвенчана с другим. Затем жили они в деревне Тевли, по месту работы отца. Здесь в 1932 году родилась я. Вскоре переехали опять в Столпы. В 1936 году родился мой брат Вячеслав. Бабушка, мать отца, не жила с нами, так как они с матерью не ладили. Средний брат отца уже женился и жил в Каменце. Работал отец дроговым, т.е дорожным мастером или бригадиром – не знаю как точнее сказать. Между американцем и отцом была переписка. Мать говорит, что тот был нанял мужиков, что бы отца убили, но один из них предупредил его об этом.

В 1938 году продали в Столпах и купили неплохой дом у еврея в Тевлях с двумя гектарами земли. В этой деревне была железнодорожная станция с депо и водокачкой, разные учреждения и лавочки. Жило много поляков и еврей. Поляки считали отца коммунистом и некоторые из них всячески старались докучать ему, делали на него лживые доносы. Материальное положение здесь гораздо ухудшилось из-за покупки дома. Отца опять сняли с работы. С приходом Советской власти в 1939 году отца избрали председателем сельсовета. Здоровье его было подорвано еще на фронте в окопах и от ранений. Хотя он практически больным не лежал. У председателя тогда была беспокойная деятельность, приходили к нему не только днем, но и ночью. Стучали, мол, «расходовали там такого-то врага». Отец был человеком сентиментальным, как он выражался, и ему противно было всякое насилие. От должности председателя он отказался, прошел месячный курс подготовки на учителя. Получил должность в сельской школе в деревне Свищи Жабинковского района, в 12 км от Тевлей. Нам пришлось туда переехать. Жили мы в школе на втором этаже одну зиму. Отца опять сняли с работы, видимо, кто-то опять на него сделал какой-то донос, только никто ничего не знает. Очевидно, посчитали его «врагом» по поводу того, что он работал войтом, как считает мать. Материальное положение стало еще более тяжелым. В это время родился еще мальчик. Роды были тяжелыми, и он оказался мертвым. Врач уже советовал отцу прощаться с матерью, думал, что и она не выдержит.

Кончилось все это болезнью и смертью отца, может предупредившей еще что-нибудь тяжелое. Через полгода началась война.

На похоронах отца была только родня матери. Мать отца умерла несколько раньше его. Брат его жил в Каменце и не знал о его смерти. А двоюродные в Столпах были в раздоре с матерью и тоже видимо, не знали, а может и не захотели придти. Похоронен он по месту последнего проживания в деревне Тевли. Отец писал мне акростих.

Года пройдут, ты возмужаешь
А в это время, может быть.
Любя, надгробник, прочитаешь
И скажешь, папа здесь зарыт.

Но мне пришлось еще ребенком бегать одной на его могилку за полтора-два км. У отца сейчас 6 внуков (две дочери у меня) и четыре правнука (три у меня).

Голубком сидишь над книгой,
А читать ты мастерица.
Любишь знания и с юной силой,
Изловчаешься учиться.



• Владимир Китаевский
• Стихи Владимира Китаевского
• Бо любим Полiсся та й мову свою
• Непризнанный поэт
• Вернуться назад