Versão em português 中文版本 日本語版
Polish version La version française Versione italiana
Русская версия English version Deutsch Version

Советизация

Советизация Кобринщины совершилась в три разновременных этапа, растянулась же на несколько десятилетий. Основательно полузабытой страницей нашей истории является первый, самый короткий этап, датируемый 1920 годом. В то время основная масса населения Кобринского уезда еще не успела вернуться из эвакуации, влача на чужбине горькую долю беженцев.

В России полыхала гражданская война. Одновременно на западе шла война с возрожденной Польшей, которая при активной поддержке Атанты пыталась насколько возможно силой оружия расширить свои восточные границы. В результате сложившейся для поляков на фронте первоначально благоприятной обстановки 8 августа 1919 года польская армия заняла Минск, а 6 мая 1920 года Киев. Однако, летом 1920 года дальнейшее продвижение поляков не только было остановлено, но фронт стал стремительно откатываться в западном направлении. 12 июня был освобожден Киев, а 11 июля Минск.

Дальнейшее наступление Красной армии носило столь неудержимый характер, что тыловые службы с базами снабжения оставались далеко позади передовых частей. Ослепленные лучезарной мечтой о неизбежной мировой революции, которая раз и навсегда решит все мировые проблемы и приведет к безоблачному счастью для всех угнетенных, окончательно выбившиеся из сил, полубосые и полуголодные красноармейцы неистово двигались вперед. Уже 30 июля их первые отряды появились в Кобрине. По воспоминаниям очевидцев, многие солдаты до того изголодались, что набрасывались на вырванную с грядки молодую свеклу. Единственное, что их по-настоящему занимало: Далече ли до Аршавы?

31 июля в Кобрине началась деятельность Временного военно-революционного комитета. Его возглавил командир одной из проходящих воинских частей Павел Ефремович Хорошилов. Его ближайшими соратниками стали6 Кулиев (так же военный), Кобринский житель Бартенбаум, член подпольной организации РКП(б). Секретарем стал местный учитель Владимир Карлович Карлицкий. Ревком занял здание бывшего казначейства (потом муз. школа), о чем напоминает мемориальная плита. При ревкоме создавались отделы и подотделы управления разного назначения. Для работы привлекались местные жители, уже вернувшиеся из беженства и успевшие создать подпольную организацию РКП(б). Комендантом города стал юный кобринец Павел Никонович Куреша. В наспех навербованной милиции насчитывалось 30 сотрудников. Начальником ее стал уроженец д. Легаты Федосюк Ф.И., привлекший своих подпольных единомышленников Иванюка М.М., Конюха Л.Ф., Евдосюка Ф.И. и др. Разумеется, не обошлось без «Политбюро для борьбы с контрреволюцией и шпионажем». В его состав вошел тот же Федосюк, кобринец Гершко Пантель и уроженец д. Лепесы Дмитрий Левчук.

Основной задачей первых местных органов советской власти стало всемерное оказание помощи Красной Армии в ее дальнейшем наступлении. Было мобилизовано все трудоспособное население на восстановление железной дороги на участке Кобрин-Городец. Предстояло срочно расширить колею с узкой европейской на более широкую русскую. В результате самоотверженного труда вскоре первый поезд с амуницией прибыл из Пинска в Кобрин.

Одновременно велась заготовка сельхозпродуктов и фуража. На уборку урожая в конфискованных имениях, владельцы которых осмотрительно сбежали, привлекалось местное население. Этими работами руководили наскоро организованные сельские и батрацкие комитеты. Заготовка поступала в продотдел для дальнейшей переработки и направления в воинские части для населения. Все мельницы ( в то время преимущественно ветряки) и хлебопекарни обязывались работать круглосуточно.

В середине августа Хорошилова отозвали в армию, а на его место из Минска прибыл Кастерин с группой товарищей для дальнейшей организации советских порядков. Однако первые советы на Кобринщине удержались недолго. После упорного боя под Варшавой 14 августа, названного поляками «чудом над Вислой», началось сплошное отступление Красной Армии. Уже 19 августа был оставлен Брест. Срочно организовывалась линия обороны Радваничи-Бульково-Жабинка-Каменец. На этих рубежах польское наступление было приостановлено. Лишь 12 сентября после тяжелых боев был оставлен Кобрин, 19 сентября – Пружаны. Ревком переехал сперва в Дрогичин, затем в Гомель, где 17 октября прекратил свое существование.

Вкратце о дальнейшей судьбе некоторых активных участников описанных событий. В пятидесятых годах я познакомился в Москве с Хорошиловым, который был в то время генерал-майором в отставке. Для нашего молодого музея он передал свою фотографию 20-х годов и несколько уцелевших первых приказов комитета. Встречался я там также с Э. Баумом. Г. Пантель с Бартенбаумом не эвакуировались с комитетом, а остались в Кобрине для подпольной работы, перейдя на нелегальное положение. Впоследствии Бартенбаум эмигрировал во Францию, а Пантель погиб в Белостокской тюрьме. Л. Конюх с М. Иванюком были осуждены польским судом на семь лет. П. Куреша после отбытия тюремного заключения за шпионаж в пользу Советского Союза бежал в Союз, где погиб в концлагере. Не менее трагическая судьба постигла Д. Левчука, ставшего поэтом, писавшим на украинском языке под псевдонимом Фальковский. Он был арестован и расстрелян в Киеве в 1934 году.

Однако первая попытка советизации на этом полностью не оборвалась. В последующее двадцатилетие ее продолжением можно считать так сказать «пунктирную борьбу» местных подпольных организаций КПЗБ за восстановление советов. Борьба эта характеризовалась периодическими вспышками и затуханиями активности. У нас наиболее запомнившимся крестьянским выступлением было «Новоселковское восстание» 1933 года, чуть было не закончившееся трагически для его участников: во дворе Кобринской тюрьмы стояли виселицы и поджидал наготове палач. Лишь волна массовых протестов на Западе вынудила польские власти ограничиться длительными сроками тюремного заключения.

Второй более продолжительный этап советизации начался в сентябре 1939 года. В тот самый день, когда советские танки пересекли польско-советскую границу, «подав руку братской помощи белорусам и украинцам», 17 сентября на южной окраине Кобрина с рассвета до сумерек шел бой между поляками и немцами. С польской стороны потери составили 170 убитыми, еще больше – ранеными. Потери немецкой стороны известны лишь им самим, поскольку их убитые и раненые были немедленно эвакуированы.

Поскольку после боя немцы не выражали намерения занять город, окопавшись за каналом Боны, наступило тягостное безвластие. Для поддержки порядка местные подпольщики Андрей Карпук, Федор Маслеевич, Алексей Куреша с товарищами организовали временный комитет самообороны, вооружив завербованных добровольцев винтовками, оставленными бежавшей польской полицией и тюремной охраной. А 22 сентября поутру на западной городской окраине состоялся обмен дружескими рукопожатиями между советскими и немецкими генералами, после чего немцы удалились в западном направлении.

Однако для триумфального вступления в город в тот же день возникла непреодолимая преграда: мост через Мухавец был сожжен отступавшими поляками. Пока местные добровольцы-энтузиасты налаживали временную переправ, первые военные представители уже заседали в городском магистрате (по странному совпадению, этот дом расположен как раз напротив того, в котором располагался первый военно-революционный комитет). Состоялась встреча руководителей подполья с военными комиссарами Лобачевым и Ковалевым, намечались первые организационные мероприятия. А еще спустя два дня было организовано Кобринское временное управление. Председателем стал прибывший с Гомельщины депутат ВС БССР Тит Федорович Субботин, а его заместителем – молодой комсомолец Степан Сергеевич Чепик. Нашлось местечко и для представителя местного населения. Секретарем стал «западник», притом сын последнего дореволюционного Кобринского городского головы Петра Ивановича Рафаловича, Дмитрий Петрович Рафалович.

Неподдельный энтузиазм охватил народные массы, устремившиеся на встречу с советскими людьми. Каждый из них осознавал, что при сложившихся обстоятельствах альтернативой мог бы стать только свирепый гитлеровский режим. Впрочем, от неуемных скептиков не ускользнула и такая мелочишка: первый день советизации ознаменовался очередями за хлебом, которых не было за все время быстротечной польско-немецкой войны. Очереди «привезли большевики».

Для руководства строительством «новой жизни» из Минской и Гомельской областей были направлены многие сотни и тысячи наиболее проверенных и надежных партаппаратчиков, занявших руководящие посты. В том числе должность первого секретаря райкома КПБ досталась Аронову. Впрочем, вначале гости вели себя достаточно тактично, а если по неосторожности подчас «ломали дровишки», то с оглядкой на непредсказуемые местные условия. Уже в первые суматошные месяцы новая власть повела решительное наступление на столь ненавистную ей частную торговлю. С нею справились на удивление быстро с помощью чудовищных штрафов и налогов. В дальнейшем последовало принудительное объединение разношерстных кустарей ремесленников в артели. На селе шел суетливый передел помещичьих владений (на кулаков смотрели косо, но пока было не до них). Батраки и безземельная беднота получали не только земельные наделы, но и скот, и часть домашнего имущества в панике бежавших за Буг прежних владельцев.

Вскоре состоялись выборы в Белостокское народное собрание, которое обратилось по соответствующим инстанциям с просьбой о включении Западной Белоруссии сперва в состав БССР, а затем СССР. В то время как выборы в польский Сейм обычно проходили по чопорно-торжественному ритуалу, первые советские выборы шокировали многих избирателей разухабистыми песнями и плясками под гармонь, да еще пьяными буфетами на избирательных участках. Поразила обладателей новеньких советских паспортов, жаждущих поскорее встретиться с родичами, недавно еще отгороженными непроходимыми государственными границами, необходимость получения специального разрешения милиции, напоминающего выездную визу. Откровенные недоверие и подозрительность в отношении «западников», даже бывших подпольщиков, не прекращались. Не заставили себя ждать аресты разных категорий служащих «панской Польши». В Казахстане оказались не сумевшие бежать за Буг семьи польских военнослужащих. Лишь вскоре вспыхнувшая война предотвратила планируемую массовую депортацию коренных кобринцев, обширные списки которых были «готовы к бою».

Уже с начала первой советской, необычно суровой, зимы приступили к сверхскоростному сооружению заново полуторовекового Днепровско-Бугского канала, завершенного к 1941 году. Псевдо-энтузиазм полупринуждаемых строителей подогревался агитацией, утверждавшей, что скоростное строительство канала предназначено для более полного снабжения западников житейскими благами из восточных областей. В действительности же по заново восстановленной водной магистрали в «дружественную» Германию отправлялись тысячи тонн пшеницы, шли полнехонькие нефтеналивные баржи и разнообразное иное сырье. И делалось это до самого начала войны.

С самого начала новые власти уделяли много внимания культурному строительству. Платная польская восьмилетняя гимназия, ранее обучавшая до 400 человек, преобразовалась в СШ№1 с более чем тысячей учащихся. Возобновлялись занятия в действующих и открывались много новых школ на селе. Для подготовки остро-дефицитных педагогических кадров были созданы краткосрочны учительские курсы. Открылась центральная городская библиотека, книжный фонд которой быстро пополнялся многочисленными подарками от восточных собратьев. На селе непрерывно возникали новые очаги культуры – избы-читальни, клубы, библиотеки. Кое-где приступали к робким, с оглядкой на негативную реакцию населения, организациям первых колхозов. Словом, внешне новая жизнь полнокровно била ключем. Однако подсознательно над всем витало гнетущее убеждение в неизбежности близкой войны. Притом страх, завезенный «восточниками», быстро заразил «западников», заставив настороженно оглядываться при уличном разговоре, а еще лучше не выбалтывать лишнего.

С памятных сентябрьских дней в нашем военном городке расположился штаб 4-й армии. Вначале ею командовал ставший впоследствии легендарным защитником Сталинграда генерал-лейтенант В. Чуйков, которого в 1941 году сменил генерал-майор А. Коробков. Отсюда в город нет-нет да просачивались наводящие на размышления тревожные слухи. С оглядкой сообщалось, что наше воздушное пространство все чаще нарушается гитлеровскими самолетами, увы! Не получающими должного отпора, поскольку из самых высоких инстанций последовал строжайший приказ – не поддаваться на провокации! И не поддавались, хотя самых вызывающих провокаций на границе с каждым днем становилось все больше.

А на рассвете 22 июня повторился столь запомнившийся кобринцам сценарий 1 сентября 1939 года. И на этот раз спящий мирный город подвергся бессмысленно-жестокой воздушной бомбежке. Особенно потрясающее впечатление вспыхнувшая война произвела на многочисленных у нас к тому времени «восточников», тогда как «западники» уже раз в своей жизни пережили подобный кошмар в 1939 году.

До сих пор наводит на размышления и вызывает законное недоумение загадочный факт: как могло случиться, что все наши мосты и мостики достались агрессору целехонькими, без какой-либо попытки разрушить хотя бы один. Произошло ли это вследствие полной растерянности командования, не располагавшего необходимыми указаниями свыше и не решившегося проявить собственную элементарную инициативу, или же за этим кажущимся упущением скрывались серьезные тактические замыслы. Во всяком случае каждому профану достаточно ясно, что своевременное уничтожение мостов на главных направлениях в немалой степени смогло бы притормозить стремительный бросок танков Гудериана на восток.

Отсчет третьему, самому продолжительному и завершающему этапу советизации начат с 20 июля 1944 года, когда закончились 1124 беспросветных дня оккупации, а 12-ти наиболее отличившимся в боях за освобождение города полкам 61-й армии было присвоено почетное наименование «Кобринский».

На этот раз первопроходцами восстановления советской власти стали покинувшие леса партизанские руководители. По городу разыскивались оставшиеся совслужащие, при содействии которых возобновлялась деятельность жизненно-необходимых учреждений. Уже вскоре появились некоторые из успевших эвакуироваться местных довоенных руководителей, в том числе председатель горсовета Марк Григорьевич Кутнюк. Тем временем в опустевший город ринулась бесшабашная партизанская вольница. Для ее обуздания военкомат объявил срочную мобилизацию с немедленной отправкой маршевых рот на фронт. Лишь некоторая часть партизан, владевших специальностями, оставили для восстановления связи, железной дороги и полностью разрушенных сооружений Днепро-Буга.

Впрочем, с целью сокращения моей непомерно затянувшейся «трилогии» считаю целесообразным ограничить дальнейшее повествование простым сопоставлением – и то отдельными штрихами, – каким был Кобрин до советизации и к чему пришел в наши дни.

В досоветском Кобрине имелось несколько более двух десятков улиц и переулков. Большинство замощены булыжников «кошачьими-лбами» по определению местных острословов – и лишь немногие в самом центре шестигранными бетонно-гранитными шашками, «трилинками». К 1941 году население возросло с первоначально устойчивых 11-12 тысяч до, ориентировочно, 15-16 тысяч. После военных передряг численность оставшихся жителей в конце 1944 года опустилась до рекордно низкой отметки – 2,5 -3 тысячи. Впрочем, столь низкий уровень продержался недолго, стал быстро расти благодаря массовому притоку сельской молодежи. Тем более, что поначалу было предостаточно опустевшего еврейского жилья.

Тогда как тесную застройку городского центра составляли одно- и двухэтажные «каменицы», принадлежавшие евреям (трехэтажные дома отсутствовали), на периферийных мещанских улицах, сплошь застроенных деревянными «особняками», не так уж редко можно было увидеть перекосившиеся избушки-развалюхи под соломенными стрехами.

По множеству показателей досоветский быт всех построек горожан мало чем отличался от патриархальных нравов гоголевско-чеховских времен. Чего стоило хотя бы повседневное зрелище вальяжно шествующих стад коров, в летнюю пору регулярно оживляющих утром и вечером не только окраинные улицы, но и городской центр. Весной по всем улицам разносилось острое благоухание навоза, вывозимого на поля. А после уборки урожая мостовая содрогалась под тяжестью нахлобученных сеном и снопами возов. Им вторили тарахтящие по булыжникам деревянные бочки водовозов, обслуживавших население центра. Суета деловой жизни городского центра полностью замирала с вечера пятницы до утра воскресенья в честь еврейского «шабеса». Мухавец оживлялся после половодья непрерывными вереницами сплавляемых плотов, чтобы затем сонно зарасти водорослями до следующего сплава.

Заполоняющая городские улицы по ярмарочным дням крестьянская масса носила по-преимуществу домотканую одежду, в теплый сезон белые сермяги и бараньи кожухи зимой. До чего же часто их «обувкой» служили самодельные прадедовского образца лыковые лапти, «постолы». Впрочем, отнюдь не редкостью были и босоногие. Иногда на городских улицах еще можно было встретить возы с воловьей упряжкой, на которой по бездорожью добирались на базар дывинцы, спецы по выращиванию столь ценных для кожевенной промышленности круторогих. Мещанские дома регулярно навещались оборванными нищими-селянами с непременными холщевыми торбами на боку для сбора хлебных краюх. Теперь трудно себе даже вообразить, какой драгоценностью для множества обездоленных была тогда любая изношенная одежонка!

И последнее. Значительная часть горожан, особенно евреев, оставалась полностью неграмотной, что никого не удивляло. Несколько маленьких библиотек в городе, разумеется, платных, располагали общим книжным фондом 5000-6000 экземпляров. На общем достаточно неприглядном фоне крупным достижением 20-х годов следует назвать возникновение первого у нас среднего учебного заведения, польской гимназии с 400 учащимися. На этом пестром перечне поставлю точку.

Таково было в самых общих чертах то «старое доброе время», о котором (со слов, а не из собственного наблюдения) весьма многие теперь склонны с умилением вздыхать, особенно сравнивая с днем нынешним. По этому поводу невольно приходит на память меткое выражение: что пройдет, то будет мило. А если от изложенного у читателя останется достаточно грустное общее впечатление, то, поверьте, это не злой умысел автора, специально задавшегося целью подобрать лишь отрицательные факт. Увы, все это в недавнем прошлом было, ушло и быльем заросло.

А начну перечень достижений советизации с истории расправы с частнособственническим землевладением в Кобрине, которое, безусловно, просуществовало с возникновения самого города. Произошло это в самом начале пятидесятых годов, когда по всему району «стихийно» прокатилась волна коллективизации. Разработан был достаточно хитроумный сценарий для соблюдения видимости законности. После доверительного индивидуального собеседования с отдельными землевладельцами в горсовете удалось собрать желаемое количество подписей под коллективным заявлением с пожеланием создать колхоз. Естественно, столь благое намерение встретило полное согласие и удовлетворение начальства. Таким образом официально возник еще один колхоз, «Кобринский». Впрочем, как и следовало ожидать, просуществовал он лишь несколько недель, да и то на бумаге, после чего по взаимному согласию участников самораспустился. Таким образом его правопреемник, горсовет, стал легальным обладателем всех городских и пригородных угодий пахотной и сенокосной земли.

На этом «что было» поставим окончательную точку и перейдем к совсем пунктирному обзору того, что стало.

В сравнении с достаточно скромной досоветской так называемой «городской чертой» нынешняя площадь городской застройки возросла многократно. По моим сведениям количество улиц уже приближается к двумстам. Добросовестно отслужив свое, дедовская булыжная мостовая в наши дни надежно укрыта под асфальтом. То же произошло с традиционной щебенкой на ряде шоссейных дорог, которые от оживленного кобринского узла разбегаются по разным направлениям. А с недавних пор город окаймлен новой международной автомагистралью, связывающей Москву с Варшавой.

Наиболее характерной чертой советизации, в противовес предшествовавшему архи-застойному периоду, следует назвать неуемно-новое строительство, охватившее все стороны городской жизни и равного которому по масштабности и срокам не ведала вся наша многовековая история. Особенно ощутимо это для значительной части горожан, проживающих в квартирах «с удобствами» в многоэтажных и многоквартирных домах, выросших на разных улицах в последние десятилетия. А ведь еще относительно недавно примитивный водопровод казался коренным кобринцам сказочной мечтой, не говоря уже о канализации, газификации. Достаточно припомнить, что довоенная маломощная электростанция не располагала достаточной мощностью, чтобы снабдить население хотя бы освещением. Давнишняя зона застройки в наши дни опоясана мини-кварталами с индивидуальными «коттеджами», один другого вычурнее, с обязательными гаражами.

Едва опомнились от военного угара – и в разных сторонах города, без преувеличения, закипело возведение разнопрофильных предприятий легкой и пищевой промышленности. Да не лишь бы каких – а подлинных гигантов по довоенным мерилам. (Для сравнения: в давнишнем Кобрине общее число занятых на всех тогдашних «предприятиях» не достигало 500 человек). Одновременно с лихорадочным строительством промышленных предприятий и жилого фонда велось не менее интенсивное возведение современных зданий для вновь открываемых общеобразовательных школ и профтехучилищ, а также такого новшества, как детские ясли и детсадики.

Уже в самые первые, невыносимо тяжелые послевоенные годы в Кобрине был открыт Военно-исторический музей им. Суворова, который в то время был единственным музеем Брестской области. Попутно отмечу, что в нынешнем году он отмечает свой полувековой юбилей. А спустя несколько лет в пригородной усадьбе бывшего суворовского имения «Губерния» было положено начало городскому парку. Начав со скромных 7 гектаров, он последовательно расширил свои владения до 60 гектаров, став одним из лучших парков республики. Рядом с ним раскинулся спортивный стадион. Имеется у нас великолепная детско-юношеская спортивная школа. В одном из центральных скверов возвышается Дом культуры. Словом, все, что положено для тела и души…

Впрочем, этот беглый обзор в мажорном тоне был бы неполон, если в заключение не вспомнить о вихре богоборчества, который пронесся над Кобринщиной в шестидесятые годы. После этого «мамаева набега» уцелели только единичные храмы, из них один в городе. Зато последние годы отмечены реваншем-восстановлением большинства ранее закрытых. В том числе в городе католического костела и православного собора. Вдобавок к ранее существовавшим «культовым сооружениям» выстроен своеобразной архитектуры величественный храм евангельских христиан-баптистов.

1996 г.

Навигация

Материалы